тюрьму по обвинению в спекуляции, оба свидетеля опять пытались выступить с показаниями. Однако ничего не вышло. Судебный следователь так и не пожелал допросить их. Цвишенцаль был выпущен на свободу.

— О чем это вы, собственно, говорите? — резко оборвал защитника прокурор. — Не Цвишенцаль сегодня на скамье подсудимых, а застрелившая его Руфь Фрейденгейм!

— Сегодня на скамье подсудимых немецкое правосудие, — твердо возразил защитник.

— Да, так оно и есть, — вслух сказал присяжный доктор Бук, обращаясь к профессору Габерлейну.

Налитое кровью лицо председателя еще больше побагровело.

— А теперь вы, надеюсь, позволите судебному эксперту взять слово?

Защитник ответил так же твердо:

— По законам страны, при вынесении присяжными вердикта должны быть приняты во внимание мотивы преступления. Очевидно, и судебный эксперт в своем заключении исходил из того, что подсудимая застрелила нациста, убийцу своих родителей, которого по существующему кодексу надо было приговорить к смертной казни; но убийца, невзирая на это, сумел полностью избежать наказания.

Психиатр, тощий, носатый, в золотых очках, с черными усами и бородкой клином, напоминал птицу. Жесткие волосы, торчащие хохолком, довершали сходство. Среди специалистов он был известен как автор нескольких изысканий в области психоаналитического учения Фрейда и пользовался уважением как ученый. К судьям он обращался с видом профессора, поучающего студентов. Среди лиц, освобожденных из концлагерей, заявил он, наблюдаются душевные заболевания, симптомы которых до прихода нацистов к власти не были известны. Об этих новых душевных образованиях психиатр может судить пока лишь умозрительно.

— В случае фрейлейн Фрейденгейм, которая семнадцатилетней девушкой попала в лагерь смерти, а затем в дом терпимости, психолог встречается с особенно ярко выраженным и тяжелым заболеванием. С первого взгляда она кажется нормальным человеком. Но это обманчивое впечатление. Чтобы правильно ориентировать присяжных, я должен сказать, что люди, заболевшие психически в результате тяжелых душевных потрясений, теряют, как правило, способность логического мышления и отличаются гипертрофированной эмоциональностью. Фрейлейн Фрейденгейм мыслит вполне логично, я бы даже сказал, с известной остротой. Кроме того, несмотря на тяжелые переживания, она сохранила полное душевное равновесие, как будто с ней ничего экстраординарного не случилось. Объяснить это состояние можно только тем, что во время пребывания в публичном доме и Аушвице вся эмоциональная сфера подверглась у нее полному распаду. Чувства ее умерли. Она убивает человека выстрелом, а потом спокойно отправляется домой и безучастно ждет ареста. Она ничего при этом не ощущает — ни тени страха или раскаяния. Мало того, она заявляет, что чувствует себя даже лучше, чем раньше, точно человек, выполнивший какую-то неизбежную обязанность. Объяснить это можно только тем, что полная атрофия чувств повлекла за собой атрофию и тех обусловленных чувствами торможений, без которых немыслима никакая жизнь в человеческом обществе. А отсюда следует, что чувство вины и ответственности ей просто недоступны. Фрейлейн Фрейденгейм, эта достойная сожаления жертва нацистов, не может отвечать за совершенное ею преступление. Ее следует поместить в психиатрическую больницу.

Руфь случайно подняла глаза и удивилась. Что за притча? Прокурор на каждое слово эксперта кивает головой, словно он целиком с ним согласен. Эксперт сел на место, но тут же в изумлении вскинул голову и с величайшим интересом посмотрел на защитника, который взял слово для следующего заявления.

— Я имею предложить суду официально заверенное заключение профессора К. Профессор К., ученый с европейским именем, — бывший учитель присутствующего здесь судебного эксперта. Прежде чем передать суду как самое заключение, так и восемь нотариально заверенных копий, я позволю себе, с разрешения господина председателя, зачесть здесь некоторые принципиально важные места. Так, профессор К. пишет:

«После того как я в течение недели ежедневно беседовал с фрейлейн Фрейденгейм, каждый раз не менее часа, я пришел к выводу, что, если говорить о вменяемости, то подсудимую следует признать полностью ответственной за совершенное ею преступление. Ее нельзя признать душевнобольной. У меня была под наблюдением девушка-еврейка, также угнанная в публичный дом. Впоследствии она наложила на себя руки, потому что родители и два брата стыдились ее несчастья. Фрейлейн Фрейденгейм никогда бы не лишила себя жизни на этой почве, хотя бы ее стыдился весь немецкий народ. Скорее ей было бы стыдно за немецкий народ. Ту мою пациентку загнали в гроб косые взгляды ее отца. На примере же фрейлейн Фрейденгейм подтверждается старая истина, что, если человек не сломился под гнетом тяжелых душевных потрясений, он выходит из них окрепшим и закаленным. Фрейлейн Фрейденгейм — незаурядная личность. Из ее ответов во время наших бесед я убедился, что то, что ей пришлось пережить в публичном доме, полностью погасило в ней интерес к себе и к дальнейшей своей участи. Ее собственная судьба глубоко ей безразлична. Она так же спокойно взойдет на плаху, как отправилась в роковой вечер к дому человека, которого застрелила. Это душевное состояние можно было бы определить как полное истощение чувств, распространяющееся на все стороны душевной жизни. А между тем это не так. Пусть фрейлейн Фрейденгейм безразлично, что ее постигнет — смертная казнь, пожизненное заключение или что другое. Однако ее интерес к окружающему миру вполне нормален. Фрейлейн Фрейденгейм питает глубокую привязанность к своей подруге детства, ждущей ребенка, и крайне озабочена тем, чтобы это еще не родившееся на свет создание было обеспечено всем необходимым. Она по-матерински заботится о своей двенадцатилетней подружке Катарине, а прощаясь с женихом в момент ареста, думает не о себе, хотя и знает, что ей, возможно, придется поплатиться жизнью, а о нем, ибо понимает, что причинила ему горе. Так проявляет себя только вполне нормальный человек, наделенный социальными чувствами, а это позволяет надеяться, что со временем она и сама втянется в нормальную жизнь».

Защитник оторвался от чтения и сказал:

— Раздел, посвященный анализу переживаний в публичном доме, я опускаю как подлежащий оглашению лишь при закрытых дверях. Далее профессор К. пишет:

«Убийство Фрейденгеймов происходило на глазах у их дочери. Когда же эта девушка, в которой все женское было уничтожено в публичном доме, возвращается в общество, освобожденное от нацистского гнета, она узнает, что нацист, обрекший ее родителей на столь страшную гибель, ушел от суда. Тогда она стреляет в него. Фрейлейн Фрейденгейм была во всеоружии своих душевных сил, когда сознательно и преднамеренно убила человека. В обществе, где блюдется закон, она должна была бы нести полную ответственность за свой поступок. Я превысил бы свою компетенцию психиатра и эксперта, если бы взялся судить о том, как должно поступить с ней в обществе, где закон попирается так же, как попирался раньше, и следует ли покарать ее за то, что она убила преступника, безнаказанно